Теплая птица - Страница 36


К оглавлению

36

— Слава конунгу! — громыхнуло над лесом.

Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай не нашел в Джунглях Шрама?

— Спасибо, конунг.

За моей спиной — дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.

Я вскочил на ступеньку локомотива.

В кабине машиниста — запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке валенок.

— Олегыч?

— Кого там? — заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор, под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.

Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и печкой. Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.

— Конунг? Чтой-то рано.

— Где там рано, Олегыч, — уже построение прошло.

Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев заслонкой, достал закопченный котелок.

— Олегыч, время!

— Минуту, конунг, — стуча ложкой, отозвался машинист, — на пустой желудок жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.

Я сделал строгое лицо и покинул кабину.

Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный вихрь.

Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.

Жарковато — я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.

Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.

Николай заскрежетал заслонкой.

— Протопил?

— Да, конунг.

— Не угорим?

— Обижаешь, конунг, — лицо Николая порозовело.

Чудно встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.

— Присядь, — я кивнул на стоящее у стола полено.

— Конунг?

— Садись.

Николай неловко примостился за столом.

— Держи тварки, Николай.

Стрелок отшатнулся от протянутой руки.

— Слушай, — поморщился я. — Ты сам просил перевести тебя из продвагона, разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?

Николай взял тварку тонкой рукой.

— Спасибо, конунг.

Ну, то-то же.

Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный Последний Поезд, а транспорт стрелков?

Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.

Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли — прочь! Вы-жить!

Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так, чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.

Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.

Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене — большая перепачканная фотография голой девки, в углу — бак для мочи.

Бойцы — Осама, Богдан, Сергей, Джон — нестройно протянули:

— Слава конунгу.

Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа — стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.

Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.

Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан, белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.

— Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? — обнажив черные зубы, спросил Осама.

— Не терпится, — хохотнул Богдан.

— Знаю я, отчего ему не терпится, — вставил Сергей, отрываясь от оружия. — Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.

Он кивнул на фотографию голой самки на стене.

— А то тебе не надоело дрочить, — ухмыльнулся Богдан.

Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.

— Заткнитесь.

Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно соскользнет с плеча.

— Зачгруппа готова, конунг.

Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?

Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в деснах.

Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков — тот же кокаин.

— Поезд стоит, конунг, — сообщил Самир.

— На выход.


Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу смутные тени: прочь! Жить!

Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.

Скоро должен придти с докладом Самир…

2
Костер

В вагон постучались.

Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил, откинул задвижку.

Самир. Лицо красное от мороза, на плечах — снег; дышит тяжело, в глазах — огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает лишь охотник за человеком.

— Конунг, зачистка прошла успешно.

Кто бы сомневался?

— Сколько, Самир?

— Двенадцать диких.

Двенадцать! Многовато…

— Спасибо, Самир, — я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.

Но стрелок не торопился покинуть вагон.

— Конунг, бойцы …

— Самир? — я взглянул на стрелка.

36