— Нельзя! С этим, — он кивнул на рюкзак.
Снегирь вынул из-за пазухи веревку, протянул мне. Я привязал один конец к лямке рюкзака, другой намотал на руку.
— Киркоров, готов?
— Спускай.
Рюкзак медленно поехал вниз.
— Есть, — глухо, как из могилы.
Снегирь, зачем-то перекрестившись, спрыгнул в дыру. Что за жизнь у меня пошла: вылез из одной дыры, вот уже другая! Я последовал следом за ним.
Луч света ударил в глаза.
— Цел, Андрей?
Снегирь отвел фонарь в сторону.
— Порядок.
Киркоров, в темноте похожий на вставшую на задние лапы ящерицу, протянул мне рюкзак.
Я едва не выпалил: «Вот сам его и тащи». Рюкзак снова оттянул мое плечо.
Следуя за лучом фонаря, мы преодолели каменные ступени.
— Андрей, в метро когда-нибудь бывал? — спросил, сверкнув зубами, Снегирь.
— Приходилось, — отозвался я.
«И не думал, что придется вернуться сюда».
— А вот я люблю метро.
Я невольно вздрогнул: Киркоров словно бы прочел мои мысли. А я уже решил, что он всю дорогу намерен молчать.
— Да, люблю, — повторил Киркоров. — Возможность вдруг вынырнуть из-под земли где угодно, застать врага врасплох, она окрыляет.
Ящерица! Настоящая ящерица.
— А еще лучше — затаиться и подсматривать, — сказал я. — Еще сильнее окрыляет.
Киркоров сверкнул на меня единственным глазом. Снегирь, не будучи в курсе наших с Киркоровым взаимоотношений, понял по-своему.
— Все верно, надо всегда быть начеку, — понизив голос, сказал он. — ОСОБЬ не дремлет.
Темные стены, капающая с потолка вода, темнота оказались замечательной декорацией к разговору об ОСОБи. Мы пошли молча.
Луч света уткнулся в желтоватую стену. Под ногами захлюпала вода. Этот зал казался не таким огромным, как тот, где мы были с Мариной.
— Сюда!
Вслед за Снегирем я спустился с платформы на рельсы. Они, как и раньше, как и всегда, струятся двумя желтоватыми змейками, приглашая в путь. Куда? Неважно, куда. Все предопределено, все продумано и решено за тебя. Вот потому-то игроков так завораживает железная дорога…
Шли долго, лямка рюкзака немилосердно впилась в плечо. Киркоров раздражающе сопел за спиной, шумно втягивал в рот сопли, харкал. Идет налегке, гнида! Взвалить бы ему на хребет пятьдесят кило взрывчатки…
— Перекур, Снегирь, — окликнул я, остановившись.
«Пошли вы нахер, я не намерен подрываться!»
Сняв с плеча рюкзак, я присел на рельс. Снегирь с готовностью пристроился рядом.
Киркоров кашлянул, вынул из-за пазухи портсигар. Взял сигарету, чиркнул зажигалкой. Запах дыма был горьковат и защекотал ноздри.
Киркоров протянул портсигар Снегирю, затем — мне.
«Не курю», — хотел было сказать я, но, решив, что это будет выглядеть как-то … по-бабьи, взял сигарету.
— Музейные, — вдогонку похвастался Киркоров. — Редчайший табачок. Такие сам Сталин курил.
— Ну, уж прям — Сталин, — усомнился Снегирь, выпуская дым через ноздри.
— Не веришь? Смотри!
Киркоров сунул под нос Снегирю портсигар. На серебристой крышке — выпукло — усатый во френче, в зубах — трубка; под портретом шесть букв — «СТАЛИН».
Снегирь не обратил внимания на трубку в зубах вождя и, пожав плечами, сплюнул.
— Ну, лады. Сталин так Сталин, какая хер разница? Странный ты, Киркоров.
Я поднялся, бросил окурок, — тот зашипел, как видно, угодил в лужу. Расправил спину, вскинул рюкзак на плечо.
— Пошли! Нет времени на трындеж…
Метров через триста показался новый зал. Снегирь подал знак: нужно вскарабкаться на платформу. Дальше — переплетение многочисленных лестниц и переходов, я диву давался, как он ориентируется здесь. Наконец, когда мы свернули налево, находясь перед двухпутной развилкой, я не выдержал.
— А ты, Снегирь, похоже, часто ходишь этими тропами?
— Раз в год, — отозвался Снегирь.
— Тогда я не понимаю…
— Что тут понимать? Смотри!
Он навел фонарь на стену прямо перед поворотом. Я пригляделся. Тонкая зеленая стрелка указывала направо.
— Зеленая стрелка — путь на барахолку, красная — в Сокольническую глухомань, синяя — к измайловским мародерам, желтая — на ВДНХ. Все просто.
— Все так просто, все так сложно, мы ушли в открытый космос, — пропел под нос Киркоров.
— Кончай ты со своей пидорасней, — окрысился на него Снегирь.
Киркоров сплюнул и заткнулся.
— Стоп! — Снегирь замер. — Кажись, пришли. Где-то здесь должен быть люк…
Шум голосов оглушил меня. Я никогда не видел столько людей сразу — они двигались поодиночке и группами в сторону каменной рогатой чаши. Одетые в тряпье и добротные кожанки; с оружием или без; увечные, здоровяки, старые, молодые; почти все тащили на закорках огромные баулы, кое-кто даже вез санки, доверху груженные тряпьем и железками. На нас, как-никак, только что вылезших из-под земли, никто и не посмотрел.
— Добро пожаловать на барахолку, — сказал Снегирь, прикрывая крышку канализации.
— Да, — Киркоров с явным наслаждением втянул в легкие воздух. — Обожаю этот запах.
Пахло и вправду приятно — жареным мясом, сеном, дымком.
— Будьте начеку, — предупредил Снегирь. — Здесь кишат особисты.
При этих словах меня задел плечом закованный в кожу длинноволосый мужик и, процедив что-то сквозь зубы, проследовал мимо.
— Вот видите, — качнул головой Снегирь. — Не исключено, что этот орангутанг и есть… Пошли скорей — не до запахов.
Снегирь явно нервничал, оглядывался по сторонам, словно кролик, выскочивший из норки.