Теплая птица - Страница 57

С запахом бензина и назойливыми «папарацци» меня мирило солнце: кожу прямо на глазах покрывал бронзовеющий загар. Я никогда не бывала на море: бикини в новинку для меня, так же как и использование лосьона для загара, который мне дала Жанна. Время от времени я заскакивала в палатку, установленную за «Мустангом» и натирала руки, ноги, грудь прозрачным молочком, приятно холодящим кожу.

В один из таких «заскоков», я услыхала:

— Эй, на палубе! Кто хозяин «Мустанга»?

Отставив в сторону бутылочку с лосьоном, я вылезла из палатки и увидела Его.

Аккуратный ежик седых волос зрительно увеличивал и без того высокий лоб, умные, другого слова не подберешь, слегка голубоватые глаза, смотрели на меня внимательно и чуть-чуть насмешливо. На вид ему было не меньше пятидесяти лет, но своей лощеностью он был красив. Крепкое, — с едва заметным намеком на брюшко, — тело, плотно облегала короткая байкерская куртка с ярко-красной надписью на груди «the night’s wolf»; узкие джинсы небрежно заправлены в голенища дорогих ковбойских сапог. За спиной «волка ночи», как и положено, стоял Harley&Davidson.

— Ау, девушка. Так кто хозяин «Мустанга»?

Он засмеялся бархатным смехом уверенного в завтрашнем дне человека. Ровные зубы белее снега, почему-то заставили меня вспомнить мамин фарфоровый сервиз, который она берегла как зеницу ока.

— Хозяина здесь нет, — сказала я, краснея (перед этим человеком мне было стыдно стоять в бикини). — Но у меня есть его телефон, вы можете позвонить…

— Позвонить? Пожалуй, не стоит. Я куплю себе другой «Мустанг».

«Еще бы — чтобы он сам стал кому-то звонить!»

Он не уходил. Просто стоял и смотрел на меня, заставляя мое лицо пылать. «Папарацци» с мобильными телефонами — сущие ангелы по сравнению с этим рентгеновским взглядом. Мне показалось, что этот человек видит меня насквозь, знает все обо мне. Тоскливое изюминское детство, школу, где только и разговоров — «вот закончу, и уеду отсюда». Робкий — первый и последний — поцелуй с одноклассником Вовкой на выпускном вечере, истерику матери, не желавшей отпускать единственного ребенка в «порочную Москву», проваленные экзамены, мошенническая работа в «Чистой Жизни».

Он спросил, как меня зовут. Я ответила.

— Игорь Матвеич, — представился он.

Игорь Матвеич… «Папик» — пришло на ум часто употребляемое Ольгой словечко. Интересно, а Игорь Матвеич знает, что он — папик?

Он задал вопрос, нравится ли мне работать на «АвтоЛэнде», — я честно ответила, что нет.

Игорь Матвеич помолчал, а потом вдруг сказал:

— Марина, ты не хочешь прокатиться со мной?

Внешне это выглядело легко и непринужденно, в полном соответствии с имиджем волка ночи, но все же я уловила в его голосе едва ощутимое, — нет, не дрожь, — колыханье.

Мгновение раздумья… Чего в нем было больше: страха (молодым девушкам не следует куда-то ехать с незнакомым мужчиной), брезгливости (несмотря на лоск богатства, Игорь Матвеич был стариком, и зубы у него были фарфоровые), совестливости (все-таки, я была на работе)? Не знаю…

— Но мне нужно одеться… — проговорила я.

— Конечно, — засмеялся он. — Я подожду.

«Харлей» несся по вечернему шоссе, обгоняя автомобили. Сама скорость, воплотившаяся в ветре, неслась навстречу мне, волосы развевались, хлестали по щекам. Я вцепилась в спину Игоря Матвеича — от его куртки струился едва уловимый аромат кожи, очень приятный. Радость, неуемное веселье переполняло грудь так, что хотелось кричать. И я кричала.

— Йехууу!

Это была свобода, это был кайф, это была жизнь!

Впереди показался красный хвост пробки. Машины стояли намертво, их водители проклинали на чем свет стоит черта, бога и мэра города. Но скоро их внимание переключилось на «Харлея», ловко вальсирующего между стоящими автомобилями, — мощный двигатель, низко сидящий байкер, девушка с развевающимися волосами. И мне хотелось думать, вернее, я была уверена, что это так, — вся пробка забыла о черте и мэре, и дружно принялась завидовать волку ночи.

Затем, свернув по указателю «Рублево-Успенское шоссе», мы ели гамбургеры в придорожном кафе, запивая их «натурино» — дорогущим газированным напитком с натуральным соком и кусочками винограда и персика.

Заскочить в кафешку — эта идея пришла в голову мне — Игорь Матвеич поддержал ее, но без энтузиазма. И гамбургер он ел осторожно, словно опасаясь проглотить таракана.

Мы вышли из кафе, когда на небе зажглись первые звезды.

— Обожаю ездить по ночам, — крикнул Игорь Матвеич, повернув голову. — Жаль только, что мы уже приехали.

«Харлей» замер у ворот высоченного забора из красного кирпича, напоминающего кремлевскую стену. Игорь Матвеич посигналил, и ворота отворились. Мы въехали во двор.

Замок с зубчатыми башнями темнел на фоне вечернего неба. Свет горел лишь в одном из многочисленных окон. Мощеные дорожки бежали туда-сюда вдоль клумб и статуй, теряясь в саду, светящемся китайскими фонариками. В квадратном бассейне шевелилась темная вода, тени от нескольких лежаков были длинны и изогнуты.

— Как прокатализь, Игой Матвеись?

Желтолицый пожилой мужчина с узкими щелочками глаз приблизился к нам.

— Хорошо, Кейзуке. Лови!

Игорь Матвеич бросил ключи от «Харлея». Слуга их ловко поймал и захихикал: «Кхи-кхи-кхи».

— Пойдем, Марина.

Мы двинулись по дорожке к дому.

— Кейзуке — японец? — шепнула я.

— Самый настоящий.

Вдруг Игорь Матвеич приостановился и … хлопнул в ладоши. Фонари — по цепочке, один за другим, — стали вспыхивать перед нами, освещая ту или иную часть двора. Черно-белый мир окрасился во все цвета радуги, приобрел плоть и кровь! Голубая вода бассейна, зелень коротко постриженного газона, красные и белые розы на клумбах, белизна и элегантные изгибы статуй, четкие линейки дорожек, трогательная косолапость декоративных карликовых деревьев — все это бросилось мне в глаза, через них просочилось в мозг, материализовало душу.